Wyniki wyszukiwania - Biblioteka Nauki

1

BetweenSacrumandProphanum: Authority, Knowledge, Democracy

100%

Broda M.

Limes. Cultural Regionalistics

|

2009

|

tom 2

|

nr 2

116-125

EN

An often underestimated reference point of great importance for understanding of the contemporary social and political consciousness is the rooting of such consciousness in the structures of archaic thinking. In this light, the experience of power becomes a component of a more universal experience ofsacrum: the establishment of an order, a result of the invasion of holiness - the epiphany - is considered as simultaneous establishment of the world and the truth.Sacrum, power, leadership, order, identity, truth, authority and rightness remain integrally interconnected and only the power able to satisfy such total expectations receives the real legitimization. It does not become a party to "a contract" governing the rights and obligations of each side, but rather - in a manner typical for religious orquasi-religious act, one unconditionally gives up to such power, commits to it. The contents rooted in the archaic experience ofsacrum, disguised by the historically younger cultural layers are stemming from deep layers and structures of the social conscience. In particular, in the time of crisis they reveal their presence on multiple occasions, helping various Sons of Lights on their road to power. Such persons, in the eyes of their worshippers hold the monopoly for an alleged higher, exclusive and integral Truth. The authoritarian order,de factoexcluding the possibility of an authentic dialogue, becomes an alternative for the democratic citizen society - resting upon the assumptions that the individuals are free, mature and independent, willing to take the responsibility for their own fate and for the matters of their communities.

LT

Santrauka Archainio mąstymo struktūros yra labai svarbus, tačiau nepakankamai įvertintas veiksnys, apmąstant šiuolaikinę socialinę ir politinę sąmonę. Archainio mąstymo aspektu valdžios patirtis tampa kur kas universalesnėssacrumpatirties sudedamąja dalimi. Tvarkos įsteigties, šventenybės įsiveržties pasekmė - epifanija - čia nagrinėjama kaip vienalaikė pasaulio ir tiesos steigtis.Sacrum, valdžia, lyderystė, tvarka, tapatumas, tiesa, autoritetas ir teisingumas išlieka neatsiejamai susieti, ir tik per valdžią galima realizuoti tikro teisėtumo lūkesčius. Taip teisėtumas tampa ne būdu manipuliuoti abiejų pusių teisėmis ir įsipareigojimais, bet religiniu ar kvazireliginiu aktu, besąlygiškai įsipareigojančiu ir paklūstančiu valdžiai. Turinius, įšaknytus archainėjesacrumpatirtyje, užkloja naujesnieji kultūriniai sluoksniai, besipriešinantys gilesniesiems socialinės sąmonės sluoksniams ir struktūroms. Krizės metu tie turiniai atsiskleidžia daugeliu atvejų, įkvėpdami pačius įvairiausius Šviesos Sūnus, siekiančius valdžios. Tokie asmenys savo garbintojų akyse saugojo aukštesniosios, išskirtinės ir vienatinės Tiesos monopolį. Autoritarinė tvarka,de factosteigianti autentiško dialogo galimybę, tampa demokratinės pilietinės visuomenės alternatyva, paremta prielaidomis, esą individai yra laisvi, brandūs ir nepriklausomi, gebantys prisiimti atsakomybę už savo pačių ir savųjų bendruomenių likimus.

2

Rosja – autorytaryzm – demokracja – między iluzją i realnością

100%

Broda M.

Środkowoeuropejskie Studia Polityczne

|

2014

|

nr 2

5-20

EN

The prognostications and forecasts concerning Russia, the nature of the Russian state and its socio-political life are frequently characterized by the extreme or even dichotomous polarization, contradiction and volatility. The reasons and explanation for this can be sought both in the objective (the features of Russian reality) and subjective (the ways of how it is perceived, conceptualized and problematized) factors, which coexist and mutually define one another.

3

Антиподы «розового христианства». Полемика Кoнстантина Леонтьева с Федором Достоевским и Львом Толстым

100%

Broda M.

Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica

|

2018

|

nr 11

99-110

EN

Konstantin Leontiev presented his religious views in a programmatic opposition to the so-called pink Christianity, found in the works and statements of Fyodor Dostoyevsky and Lev Tolstoy. Due to the central position of both his adversaries in the Russian literary, intellectual and cultural tradition, Leontiev’s dispute with them can be regarded as a polemic of a writer with a broadly understood communal tradition – not only with the Russian one, because in Dostoyevsky’s and Tolstoy’s thought Leontiev recognised symptomatic manifestations of much more general religious, cultural and social tendencies of his time. By unmasking the one-sidedness of the interpretation of Christianity that he criticised, he intended to restore the fullness of the Christian Truth. The huge heuristic potential of Leontiev’s perspective notwithstanding, it may be noticed that, in a sense, he himself became one of the victims of the “pink Christianity” which he combated – to the extent that he countered one interpretative one-sidedness with just another.

RU

Константин Леонтьев представил свои религиозные взгляды в программной оппозиции к т. н. розовому христианству, обнаруживающемуся в творчестве и высказываниях Федора Достоевского и Льва Толстого. В связи с тем, что оба оппонента Леонтьева занимают в русской литературной и интеллектуально-культурной традиции центральное место, его полемика с ними может рассматриваться как полемика автора с широко понимаемой коллективной традицией – не только русской, ибо Леонтьев видел в их мысли симптоматичные проявления гораздо более общей религиозно-культурно-общественной тенденции своего времени. Разоблачая односторонность критикуемого изложения христианства, он намеревался восстановить полноту христианской Правды. Несмотря на большой эвристический потенциал мыслительной перспективы Леонтьева, приходится отметить, что в определенном смысле он сам стал одной из жертв «розового христианства», с которым боролся, – в той степени, в которой одной интерпретационной односторонности была противопоставлена другая.

4

Иван Есаулов, Постсоветские мифологии: структуры повседневности, Москва: Издательство «Академика» 2015, 616 с.

100%

Broda M.

Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica

|

2016

|

nr 9

159-163

5

Pieriestrojka znaczy smuta? O mentalno-społecznym kontekście sposobu pojmowania przez Rosjan gorbaczowowskich przemian

100%

Broda M.

Eastern Review

|

2016

|

tom 5

69-81

RU

Если в западных странах перестройка и ее инициатор Михаил Горбачев вызывают обычно, даже рефлекторно, симпатию и позитивные ассоциации, то отношение и оценка россиян все более единогласно и однозначно приобретает негативный характер. Что характерно, и одновременно удивительно, в сознании миллионов россиян период правления как Горбачева, так и Ельцина, лидеров, соперничавших между собой и программно являвшихся противниками, рассматривается в категориях смуты, означающей циклично возвращающиеся в истории России периоды разногласий, беспорядков, ссор, хаоса, бессилия и разлада. Анализируя вышесказанное, необходимо помнить, что субъективная сила, творящая веками историю, ассоциируется там с центральной государственной властью, видя в ее существовании, самодержавии, мощи и успешности не только гарантии, но также основу жизни и создателя общественного порядка и даже самого существования государства в условиях, якобы, непременно враждебного по отношению к России мира. Предпосылки такого устоявшегося, распространившегося, репродуцируемого из столетия в столетие способа переживания, концептуализации и проблематизации россиянами социальной действительности имеют не только ментально-культурный характер, но также исходят из коррелирующих аналогов в общественно-институциональной сфере. Повторяющиеся в российской истории периоды ослабления власти, включая демократизирующие попытки ограничения ее полномочий, усиливают процессы ментальной и общественной дезинтеграции, порождают проявления неприспособленности к жизни, уничтожают понимание ценности общности, самоопределения и смысла существования. Если это так, то становится чем-то неслучайным, а даже само собой разумеющимся, способ переживания россиянами демократическо-реформаторских периодов истории своей страны в общем, а горбачевской перестройки особенно, в категориях, требующих преодоления очередной российской смуты. Не первой и, наверное, не последней.

EN

If in the West perestroika and its initiator, Mikhail Gorbachev evoke, almost involuntarily, mostly warm and positive connotations, Russians’ attitude and assessment towards them are, more and more explicitly and unequivocally, strongly negative. Interestingly and symptomatically, in the consciousness of the millions of Russians, the governance of both Gorbachev and Yeltsin – competing leaders who were programmatically in opposition – is regarded in the category of Smuta (the Time of Troubles), meaning, recurring in the Russian history, periods of defiance, feud, disarray, chaos, helplessness and decay. Analyzing and explaining the above, one should remember that the subjective power making history has for centuries been identified with the central national authority seeing in its existence, self-rule, might and efficiency not only the guarantee, but also the basis for existence and creation of the social order, or even the existence of the state itself in the, supposedly, invariably hostile world towards Russia. The presumptions of the similar – consolidated, disseminated, and reproduced for ages – way of experience, conceptualization, assessment and Russians’ problematization of the social reality do not have only a mental-cultural character, but their basis and correlates-counterparts also lie in the institutional-social sphere. Recurring throughout the Russian history periods of the weakening of power – together with the democratization attempts of (self-)limiting its authority – strengthen the processes of mental and social disintegration, create attitudes of life helplessness, destroy the sense of common value, identity and sense of existence. If so, Russian experience of the reformatory-democratic periods in their country’s history in general, and Gorbachev’s perestroika in particular, become something non-coincidental, even self-comprehensive, in the categories of, needing overcoming, the Russian Smuta. Not the first and – probably – not the last.